Interviews: Документальный роман Елены Кокуриной
Документальный роман Елены Кокуриной
Елена Кокурина, научный журналист и писатель, автор документальных романов «Мегагрант», «Бессмертные», биографической книги «Наталья Бехтерева. Код жизни». Сейчас к печати готовится ее новая книга «Красные закаты. Тайна посмертной медитации».
Читатель книг Елены получает уникальную возможность вместе с учеными вести научное исследование, результат которого с самого начала не известен, проследить за его логикой, вместе с исследователями испытать озарения и разочарования. Все герои автора – современные исследователи, находящиеся на передовых рубежах науки, подчас - на границе познания. Ради преодоления этой границы они готовы на многое, кто-то разрушает внешние барьеры, кому-то необходимо преодолеть внутренние.
Елена не только выступает в роли наблюдателя описываемых событий, но и сама принимает в них участие в качестве исследователя и организатора научных проектов.
- Что заставило Вас заняться научной журналистикой?
- Это произошло сразу после окончания университета. Мне казалось тогда (и сейчас я думаю также), что общение с учеными, исследователями – это счастье. Это люди, стопроцентно сфокусированные на предмете своего исследования; и даже шире – на познании мира. Соприкосновение с ними поддерживает мой мозг в тонусе, не дает возможности расслабиться, побуждает к постоянному внутреннему развитию.
Много позже, уже в своих книгах, я попыталась раскрыть характеры моих героев-ученых, показать эту одержимость, ощущение этого поиска. Мои книги относятся к довольно необычному жанру, которого я придерживаюсь и на котором настаиваю –«документальный роман». Это означает, что они основаны полностью на реальных событиях и в них действуют реальные герои, чьи слова и действия соответствуют действительности. Жизнь сама придумала эти истории, а моя роль заключается в том, чтобы заняться их огранкой и передать те события, в которых я сама участвовала и которые сама пережила. Конечно же, их внутренняя трактовка и подача субъективны, однако все эти сюжеты гораздо более интересные, чем фантазия любого писателя.
Когда последняя книга сдавалась в издательство, у меня спросили: «В каком отделе она должна лежать? Это художественная литература или нон-фикшн»? Пусть читатель сам находит ей место. Это документальный роман!
Меня вдохновила история моего первого героя, хирурга и исследователя Паоло Маккиарини, которому посвящен роман «Мегагрант». В тот момент он еще не был скандально известен. Мне казалось, что очень важно задокументировать все те события, которые происходили тогда с нами. Действие романа заканчивается в 2015 году. Спустя столько времени я к нему возвращаюсь, перечитываю и понимаю, что все было передано правильно. Ничего из того, что там написано, мне бы не хотелось поправить или изменить. Однако моей задачей было не просто механически перевести реальные события на бумагу как поступил бы журналист, но попытаться проникнуть в душу моего героя. Героя довольно неоднозначного, во всех своих противоречиях и упорством пробивающего все своей головой. Он олицетворяет развитие и движение науки вперед, которое также не всегда однозначно и сопряжено с различными трудностями и этическими проблемами.
Так и родился этот жанр документального романа, ведь он сочетает в себе две ипостаси: с одной стороны он документальный, с другой стороны художественный.
- Для тех, кто не читал книгу и не погружен в эту проблематику: в России каким-то образом появился гениальный итальянский хирург, Паоло Маккиарини, который получил грант Правительства РФ на реализацию научно-прикладной идеи, апробировал ее и получил результат. Вы были в самом начале этого проекта и, вероятно, без Вас он бы не состоялся?
- Прежде всего он бы не состоялся без Михаила Батина, президента фонда «Наука за продление жизни», ведь это он дал мне задание найти Паоло и уговорить его приехать в Россию.
Мы в то время, в 2008 году, составляли дорожную карту исследований по радикальному продлению жизни. И как раз в этот момент в журнале The Lancet вышла статься о первой трансплантации трахеи по методу Паоло: женщине, собственная трахея которой была разрушена последствиями туберкулеза, пересадили обесклеченный в результате ряда сложных манипуляций донорский каркас. Суть метода на тот момент состояла в том, что каркас, лишенный клеток, не должен был вызвать у пациента реакции отторжения, и в то же время это рассматривалось как первый этап, первая ступень для «выращивания» собственного полноценного органа.
Именно этот кейс и сподвигнул Михаила отправить меня в Барселону для того, чтобы уговорить этого хирурга приехать в Москву и поделиться своими идеями и методикой с российскими медиками и учеными.
- Направление, связанное с регенеративной медициной, выдержало проверку временем или так и осталось одной лишь декларацией?
- Честно говоря, я не очень слежу за тем, что происходит в современных реалиях в этой области. На мой взгляд, это до сих пор имеет прикладное значение, по крайней мере, для радикального продления жизни регенеративная медицина может дать немало. Это инженерный метод, который может служить временным решением.
Регенеративная медицина готова помочь конкретному человеку с конкретной проблемой в качестве прикладного решения, но она не может быть наукой, которая бы продлевала жизни. Ведь если ты вырастишь и пересадишь человеку все органы, то нового человека ты не получишь. Здесь больше всего подходит позиция Обри Ди Грея и ряда других идеологов радикального продления жизни: есть временные технологии, которые дают человеку возможность дожить до определенного момента, когда будут применены другие, «суперкардинальные» технологии. В рамках одной человеческой жизни данные технологии решают какие-то конкретные локальные проблемы, но не рассчитаны на 150 лет вперед. Мало того, если этому человеку стало необходимо проведение такой операции, значит у него серьезные проблемы со здоровьем уже сейчас, и быть кандидатом для глобального продления жизни дальше он вряд ли может. Тогда, в 2008 году, такого отношения к этой области медицины не было, доминировало, с моей сегодняшней точки зрения, романтическое представление.
Фото: LINA ALRIKSSON/ALAMY, https://www.science.org/content/article/disgraced-italian-surgeon-convicted-of-criminal-harm-to-stem-cell-patient
Кстати, в этом же и главная ошибка Маккиарини: он не разделил прикладное и фундаментальное направления, взял на себя слишком много, переоценил свою роль и свои возможности. Ведь очень редко эти две грани науки сочетаются вместе. У Паоло есть несколько сильных сторон: во-первых, он блестящий хирург; во-вторых, он хирург-новатор, который приспосабливает какие-то принципы и подходы для каждого пациента индивидуально, чтобы сохранить ему здоровье и спасти жизнь; в-третьих, он не просто придумывает какие-то практические манипуляции, он селективно подбирает научные достижения, которые можно было бы интегрировать и применить для конкретного человека. Необходимо было остановиться ровно на этом, но он решил пойти дальше и вывести из этого закономерности, какую-то основополагающую методику, что не вышло. Несмотря на то, что всю свою жизнь он учился и осваивал новые навыки в области трансплантологии и клеточной терапии, он все равно не был фундаментальным ученым.
- Что-то полезного из этой методики осталось?
- Конечно. Профессор Владимир Дмитриевич Паршин оперирует, адаптирует ее в Москве. В Краснодаре – в университете и в Краевой больнице, которой руководит профессор Владимир Алексеевич Порханов, продолжают работать созданные в рамках мегагранта лаборатории тканевой инженерии. Команды профессоров Паршина и Порханова получили Государственную премию 2018 года - «за научное обоснование и внедрение в клиническую практику новой концепции снижения заболеваемости и смертности у пациентов со стенотическими заболеваниями трахеи». В официальном релизе говорится, что они «внесли существенный вклад в разработку новых видов оперативных вмешательств на трахее, выполнение уникальных реконструктивных операций, создании нанокомпозитных органов, … на основе современных методов регенеративной медицины и клеточных технологий…». Оба блестящие хирурги-новаторы, и они, конечно, использовали общие идеи, над которыми работали вместе с Паоло, но развили их, и также применили собственные.
В итоге эти исследования дали возможность помочь многим, самым трудным, пациентам. Паоло в этот момент уже был в глубокой опале.
- Следите ли Вы за людьми, которые были в проекте как по одну сторону операционного стола, так и по другую? Пациенты, врачебный и исследовательский состав?
- Практически всех пациентов, как известно, на данный момент уже нет в живых. Здесь следует понимать, каким образом они погибли. С самого начала наши врачи сомнительно относились к Паоло и всем его идеям. Профессор Владимир Парщин решил пойти на этот шаг и провел в 2010 году первую операцию по пересадке своей пациентке обесклеченного каркаса трахеи, хорошо взвесив все за и против. Это была единственная возможность как-то помочь это молодой женщине, пострадавшей в результате аварии, поскольку на тот момент он сделал ей уже восемь (!) операций, и традиционные хирургические методики были бессильны. Совместно с Паоло они провели трансплантацию, благодаря которой пациентка прожила еще 9 лет. В дальнейшем в СМИ писали о том, что она прожила эти годы в мучениях и со страшными неудобствами, но те же мучения и неудобства она испытывала и до этого. В медицине, как и в истории, нет сослагательного отклонения, но к моменту трансплантации она уже с трудом дышала, не могла подняться по лестнице, а после операции ее самочувствие улучшилось, в течение последующих лет она окончила университет, вышла замуж. Получается, операция не только продлила ей жизнь, но и изменила качество жизни к лучшему.
Каждый пациент имел критерии включения и исключения в проведение трансплантации. Маккиарини вообще не влиял и, по закону, и не мог влиять на подбор пациентов в России. Он даже был против оперировать одного молодого человека, имеющего проблемы с алкоголем, и очень сожалел, что согласился. «Он все равно не сможет этим распорядиться» - говорил Паоло.
Однозначно можно сказать, что Паоло пытался помочь пациентам. Другое дело, что этот метод не работал в том виде, в котором он пытался его представить. Возможно, из клеток там ничего и не росло или дело вообще только в технологии обесклечивания каркаса, которое лучше работало и без всяких клеток. Возможно, на этом надо было остановиться.
- Чем на данный момент занимается Паоло?
- Он был лишен права работать хирургом и оперировать во всех странах Европейского Союза и долгое время работал врачом на круизных лайнерах.
- Не очень похоже на него, чтобы он этим удовлетворился.
- Действительно, он пытается вернуть свое доброе имя, поэтому продолжает бесчисленные суды и апелляции. Недавно было получено обнадеживающее решение – его признали невиновным в трех из четырех случаях, и остановились на превышении полномочий – в одном. Речь идет о пациентах, которые были прооперированы в Каролинском институте в Стокгольме.
Ошибка была в чрезмерных амбициях, желании славы, как со стороны прежде всего самого Паоло, так и со стороны некоторых других участников событий. Им очень хотелось «отрапортовать об успехе», «запечатлеть себя для истории», пустить телевидение в операционную, дать пресс-конференцию. Амбиции и, как я уже сказала, преувеличение своих возможностей в желании спасти пациента и своей роли. Чрезмерные амбиции помноженные на первые успехи дали начало звездной болезни со всеми вытекающими. В книге я пытаюсь показать эти его черты.
- А у Паоло вы чему-то научились?
- Паоло очень красивый человек, он красив своей энергетикой, что для пациентов очень важно. Для него Бог – это наука и (как бы ни старались СМИ представить его по-другому) - пациент. Паоло стремится всеми возможными, имеющимися в его распоряжении способами помочь конкретному пациенту. Он не останавливается и не боится рисковать. Причем, часто помогал он своим пациентам не только как врач, но и в жизненных ситуациях. Он будет вникать во все стороны их жизни и сделает максимум, чтобы оказать им поддержку. Не случайно ведь его онкологические пациенты во Флоренции вышли на демонстрацию в его поддержку, поскольку никто больше не взялся за их лечение. Они хотели, чтобы Паоло продолжал оперировать, ведь он, в отличие от других, был способен взять на себя риск, ответственность и дать им хоть какой-то шанс. Это могут понять особенно те врачи, которые работают в драматических сферах медицины: онкология, онкогематология, тяжелая хирургия.
Чему я все-таки у него научилась, так это составлять протоколы или дизайн научных исследований. Его документы были просто эталоном. Еще Паоло учил говорить на иностранных языках. Он говорил, что, если ты лечишь пациента, то должен говорить на его языке. Сам он знает восемь языков и свободно разговаривает на каждом из них. Он стыдил меня за то, что, отдыхая в Испании 10 лет подряд, я знаю на испанском языке только слово ketal («как дела?»).
В общем-то, под его влиянием я решила получить второе высшее образование и в возрасте 57 лет окончила магистратуру Первого московского медицинского университета им. Сеченова.
- А научились чему-то за это время у Михаила Батина?
- Во-первых, он необычайно добрый человек, всегда готовый помочь другим, и это не просто расхожая фраза. Михаил может отдать свои последние деньги другому человеку на лечение или на развитие его какой-то научной идеи. Во-вторых, он невероятно предан науке, при этом не являясь академическим ученым. Наука - это и его Бог. Все, что верующие вкладывают в понятие веры, для него это тождество науки. Он верит в объективный способ познания мира и управления им. Поэтому он готов помочь любому талантливому ученому или понравившейся хорошей идее. Я редко встречала таких людей.
- Регенеративная медицина - одно из направлений, «клеточка» на «Дорожной карте продления жизни» Михаила Батина. А что там было еще, что действительно получило какой-то импульс к развитию?
- В моей книге «Бессмертные», собственно, каждая глава представляет одно из направлений этой карты.
- Честно говоря, книга производит довольно неоднозначное впечатление. В том смысле, что русские эмигранты встречаются на вечеринках с бородатыми идеологами и “создают науку”. Прошло 14 лет, что осталось в сухом осадке?
- Давайте посмотрим: в книге 10 глав, каждая из которых рассказывает об одном конкретном направлении, но повторю, что вся наука, согласно законам жанра, представлена через личности, психологию и истории ученых.
Начинается с теорий старения и радикального продления жизни, - но теории они на то и теории, можем сказать, что на данный момент ни одна из них не подтвердилась, но некоторые, правда, опровергнуты… Затем – статистика продолжительности жизни, историческая и современная. Это важная область, которая представляет интерес в качестве инструмента и сегодня. Как и другое, в каком-то смысле смежное направление, - демография долгожителей и поиск закономерностей долгожительства. Эта тема развивается активно, а один из ее ведущих представителей, герой моей книги Клаудио Франчески из Университета Болоньи, продвинулся очень далеко. (Кстати, уже после выходы книги он получил мегагрант и создал лабораторию в Нижегородском университете[1]).
Идем дальше – исследования Веры Горбуновой и Андрея Силуянова, выходцев из России, работающих в Университете Рочестера (США). Они занимались, в частности, поиском механизмов противораковой защиты, и также исследовали модели разных млекопитающих на предмет продолжительности жизни, в том числе и уникального голого землекопа. Много было сделано открытий и опубликовано работ уже после выхода книги. Кстати, геном голого землекопа был расшифрован другим героем «Бессмертных» спустя несколько лет после выхода книги, а в кулуарах, в том самом пабе, шел мозговой штурм, как это лучше сделать. Фундаментальная онкология продвинулась довольно далеко, в том числе и стараниями моего героя Андрея Гудкова из Института Росвелл Парк. Сигнальные пути нашли свое развитие, препараты на них влияющие сегодня применяются. Все эти направления развиваются в России так или иначе.
А вот теломерная теория старения, представленная в книге рассказом о моем кумире, легендарной женщине, Элизабет Блэкберн, подверглась впоследствии существенным изменениям. Но работа Блэкберн и ее жизнь в науке не стала от этого менее интересной и менее значимой.
Но, знаете, анализируя тематику всех этих исследований, можно заметить, что до недавнего времени, да и сегодня, недооценивалась роль мозга и сознания на физиологические процессы и на продолжительность жизни. Сейчас мы наблюдаем бум собственно исследований мозга, но именно мозга, а все-таки не связки мозг-тело, мозг-организм.
- Сейчас Вы работаете координатором проекта российских ученых по исследованию медитации в тибетских буддийских монастырях Индии, в том числе – и так называемой «посмертной медитации». Собственно, об этом Ваша новая книга. Значит ли это, что сфера вашего интереса сейчас трансформировалась в изучение смерти или процесса умирания?
- Не совсем. Эти исследования имеют отношение прежде всего именно к жизни, и, возможно, к ее продлению. В центре внимания исследователей, работающих в нашем проекте, ведущих российских нейрофизиологов, - влияние определенных видов медитации на мозг и на состояние организма. В том числе, действительно, и так называемой «посмертной медитации» - тукдама. Это такой известный, описанный в буддийских источниках и теперь уже подтвержденный научными наблюдениями феномен, когда тело опытного монаха, практиковавшего при жизни, а также в момент смерти определенные типы медитации, остается нетленным, не подвергается разложению в течение многих дней, а случается и недель.
- Как писали советские патологоанатомы, врач-танатолог на самом деле не патологоанатом, а анестезиолог-реаниматолог.
- Та же логика. Нашим исследователям интересна не смерть сама по себе, а то, что дает возможность ее отсрочить. Понятно, что они при этом опираются не на поиск каких-то сверхъестественных сил, а на биологию и химию. И ответ, возможно, кроется именно в процессах, которые происходят в организме во время выполнения этих практик. Возможно, продуцируются какие-то сигналы, которые дают команду каждой клетке. Можно ли интегрировать эти сигналы и использовать их у живого человека?
Именно поэтому сейчас мы изучаем тантрические практики и тех людей, которые этим занимаются, так сказать, «профессионально» - всю жизнь, по одной и той же системе, в тибетских буддийских монастырях. Это долгая работа, так как довольно трудно построить дизайн эксперимента и посмотреть, что же происходит с людьми при выполнении определенного вида практик. Логика в том, что это можно обернуть на пользу здоровью и выживанию, ведь тибетские монахи действительно способны на невероятные вещи. Все это только нужно оцифровать и увидеть через призму научного восприятия. Все эти явления тибетского буддизма необходимо проанализировать на клеточном уровне и проникнуть в суть процессов, чтобы можно было их внедрить в обыденную жизнь человека.
- А есть в мире другие аналоги практик тибетского буддизма? В других регионах или культурах?
- Есть, но все это не так реализовано и систематизировано. После китайского вторжения в Тибет главной задачей Далай-Ламы и его соратников было сохранить эти традиции, и сконцентрировать их, воспроизвести на новом месте, во вновь воссозданных монастырях на территории Индии. Таким образом возникли уникальные условия для исследований внутренних физиологических механизмов, так как выборка однородная, все они делают одно и то же и в точности передают формализованные вещи. Они способны, например, разжигать свой внутренний огонь и управлять температурой своего тела. Изменения были запечатлены нами на термографе с чувствительностью 0,005°C, разработанный в Институте радиоэлектроники РАН[2] и показывающий распределение температуры. Мы увидели, как во время медитативной сессии шкала термометра меняется на 2 градуса вверх-вниз. Это не главное наше открытие, но просто очень показательный пример.
Они поднимаются, к примеру, на высоту Гималайских гор зимой и никогда не замерзают там голыми. Один из монахов рассказал, как однажды они проходили через горы из Тибета в Индию. Они не успели пройти через какой-то перевал и вынуждены были ночевать на этой высоте зимой, но не замерзли. Когда они проснулись, все вокруг растаяло, монах растопил весь снег и лед. Конечно, это все рассказы, но мы видели, как монахи сдают экзамен по этим практикам…
- Вы к ним как относитесь? Как будто наблюдаете за каким-то явлением природы?
- На этот вопрос ответил один из участников проекта, профессор Александр Яковлевич Каплан, известнейший исследователь мозга, задачей которого является изучать процесс тантрических практик и найти их отражение, стадийность на ЭЭГ. Как-то во время экспедиции я спросила его: «Получается, что монахи – «сверхлюди» какие-то?» Профессор ответил с горячностью: «Нет, именно они-то как раз люди, потому что сохранили в себе то, что дала человеку природа, от того момента, как появился Homo Sapiens. А вот кто мы такие, раз мы утеряли эти способности»? Он говорил о воображении, о способности сконцентрироваться и сфокусироваться, об использовании невероятных ресурсов мозга, которыми наделила человека природа.
- Монахи же в этой ситуации совершенно замкнуты в себе. Их способности интравертированы, они не для людей, не для социума.
- Они ведь идут на эти исследования, мотивированные тем, что человечество сможет понять, как это использовать. Они боятся, что знания пропадут и умрут вместе с ними. Далай-Лама тоже очень этого боится.
- Если убрать все эмоции, какие впечатления от общения с Далай-Ламой? Какие вопросы вы бы ему задали?
- Мне еще сложно это сформулировать, ведь я никогда не разговаривала с ним наедине. У нас было несколько рабочих встреч, в которых участвовала вся научная группа, где обсуждался предмет исследования – аспекты, нюансы различных типов медитаций. Его Святейшество помогал ученым разобраться в этих вопросах. В 2018 году во время конференции-диалога российских и буддийских ученых «Понимание мира» мы общались с ним втроем, вместе с журналистами из других изданий, Станиславом Кучером и Ольгой Липич. Каждый задавал свои вопросы, которые должны были быть ранжированы. Мои вопросы касались как раз возможностей западной науки в более глубоком исследовании и понимании природы сознания. Собственно, об этом я хотела бы спросить его и сегодня, уже приобретя опыт работы в проекте и более глубокого погружения в предмет исследований. «А возможно ли вообще зафиксировать работу «тонкого сознания» (термин буддистов), все эти наитончайшие процессы, которые описываются в буддийских источниках и прорабатываются практиками, при помощи западно-научных технологий, методов и приборов»? Он ведь инициирует эти исследования, считает их важными, значит, наверное, у ученых есть шанс?
- Индийская атмосфера и общество монахов придают вам какие-то силы? Вас туда сейчас тянет?
Общение с монахами и индийский Тибет, безусловно, придает мне новые силы. В Индию, именно в тибетские монастыри, конечно, тянет возвращаться. Мы работали там в горах и на юге в джунглях в окружении совершенно иных людей. Монахи-исследователи, на самом деле, стали очень близкими для меня людьми, с ними порой гораздо больше взаимопонимания, чем в общении в повседневной жизни. Плюс ко всему там ментально комфортно, ты в состоянии полного, глубокого дыхания и совершенно не замечаешь физические трудности. Особенно остро это чувствовалось во время экспедиции этой весной, на фоне страшных событий, которые происходят сейчас. В полном смысле этого слова это «параллельная реальность», параллельно существующий мир.
Однако погружаясь в него, начинаешь ощущать свое собственное несовершенство. Далай-Лама часто говорит, что психология западного мира находится на уровне детского сада. Эти слова довольно сильно меня задели, я ведь западный человек. При этом я начинаю замечать разницу, начинаю ощущать несовершенства внутреннего устройства при работе со своим сознанием. Например, мои переживания и эмоциональное реагирование на какие-то вещи, на которые вообще не стоит реагировать, так как в конечном исходе это только внутренне тебя утомляет. Обида и гнев довольно бездарные чувства, хотя некоторые ученые считают, что гнев – двигатель прогресса. Следующая ступень будет преодолена, когда я смогу это проработать и пережить.
Но я утвердилась в своих главных жизненных установках: люди, увлеченные и любящие свою работу, очень счастливые люди. Настоятель одного из монастырей на севере Индии во время беседы сказал руководителю нашего проекта академику Святославу Медведеву: «Главное быть полностью сфокусированным на своем занятии, посвятить себя своему делу. Если вам удается этого достичь, то вы – будда-ученый. И для этого совсем не обязательно быть буддистом». Проанализировав свою жизнь, я поняла, что самые счастливые моменты, пожалуй, были, когда мне удавалось полностью погрузиться в какой-то процесс. Прежде всего, это конечно, когда удается поймать вдохновение, когда пишешь текст. С точки зрения буддистов, это просто объясняется, это состояние направленного сосредоточение.
Беседовал Роман Деев
Расшифровка записи - Ирина Сорочану
[1] Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования "Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского".
[2] Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт радиотехники и электроники им. В.А. Котельникова Российской академии наук.
Регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации СМИ: